Мою мать считали в общежитии кем-то вроде проститутки. Слишком красивая для такого места, слишком притягательная для мужчин, слишком часто меняющая кавалеров в поисках лучшей жизни. Она не просто взяла и вышла замуж — сначала постоянно с кем-то встречалась. А поздние возвращения в таком месте как на ладони. Скрип половиц пусть и привычен, но значит слишком многое, чтобы не подглядеть в замочную скважину. Мама не раз и не два кралась по коридору, боясь очередного витка обсуждений, и именно поэтому получала их в избытке. Она всегда слишком зависела от мнения людей, которых не стоило слушать.

Затем из нашей семьи ее судьбу повторила Лона. До того дня, когда она вышла из комнаты с сумкой в руках, все прощали мою сестру за покладистый нрав, но стоило расправить крылья и сделать первый взмах, как мираж доброго отношения испарился. Я слышала смешки и неразборчивый гул голосов соседей, но не вышла из комнаты на шум. Памятуя о том, как это было с мамой, поняла, что не хочу усугублять и без того премерзкий момент. Я не хотела чувствовать связь с этими людьми, но все же невольно вздрогнула, когда услышала громкое: «вот проститутка. Яблочко от яблоньки». Черт возьми, да я сама иногда думала похожим образом. Выражения другие, но смысл… Я осуждала отношения Поны и ее решение уйти к любимому, я была ничуть не лучше гадких соседей.

Однако, вы не поверите, после того вечера с Гордеевым и Новийским, я чуть не повторила судьбу остальных женщин семьи Сафроновых. Чудом отделалась легким испугом!

То было воскресное утро, когда я, вдоволь нагревшись под одеялом не без скромной помощи отремонтированного обогревателя, вылезла на отсыревшую кухню. Хотела пожарить себе омлет на завтрак, но увидела там окутанную клубами сигаретного дыма Маню.

Маня была в общежитии человеком особенным. Не глупая, не порочная женщина, почти выбравшаяся из низов своими силами, но все-таки не удержавшаяся на плаву и опустившаяся на самое дно. Поговаривают, что она выучилась на актрису и даже подавала надежды, но что-то сделала не так, и ее закопали. Пятнадцать лет спустя Маня напоминала обтянутый кожей скелет, на вид ей можно было дать пятьдесят при том, что едва перевалило за сорок, она всегда носила один и тот же красный, выцветший халат советских времен и безостановочно курила. Ах да, еще к ее имени никак не пристыковывалось типичное слово «тетя», равно как и обращение «вы». Просто Маня. Все так звали.

— Доброе утро, Маня, — сказала я, не без труда отводя взгляд от торчащей из разреза халата костлявой коленки женщины. Она часто ставила одну ногу на лодыжку другой, и при общей худобе сильно напоминала цаплю.

Соседка даже не пошевелилась, так и осталась стоять и пялиться на улицу сквозь замызганное окно.

— Хорошо погуляла вчера? — поинтересовалась она вместо приветствия, а у меня чуть сковорода из рук не вылетела.

Она видела, видела, как около подъезда парковался внедорожник Сергея Новийского! А кто еще видел? Сколько человек скажут, что на этот раз я покатилась по скользкой, наклонной дорожке без возможности затормозить до того, как плюхнусь в постель мужчины, у которого есть собственное жилье?

— Я работала, — ответила, старательно скрывая страх.

Тут его чувствуют на каком-то животном уровне, а затем набрасываются подобно своре собак, идущих по адреналиновому следу. Это ложь, что эволюция избавила нас от некоторых инстинктов: она их трансформировала. Притупляет их лишь одно: абсолютное насыщение, из которого произрастает воспитанность, манеры, уверенность в себе и все прочее. Между голодным и сытым животным тоже огромная разница.

— И твоя мать постоянно… работала, — ответила Маня со смешком и глубоко затянулась.

— Шла бы ты курить в другое место, — буркнула я раздраженно, плюхнула сковороду на плиту и вылила на нее яично-молочную массу.

— Думаешь, я тебя травлю больше, чем напичканные химикатами офисные здания? — и, легко переключившись, продолжила старый разговор: — Всегда знала, что у тебя мозгов хватит продаться дороже, чем мамке, несмотря на ее завлекательные… глазки. Не будь дурой, не упускай свой шанс.

— Что? — переспросила я, огорошенная таким советом.

— Ты можешь без конца карабкаться наверх и так далее, но то, что для тебя предел мечтаний, для мужика, который водит корабль вместо машины — карманные расходы. И если он готов потратить такую малость на подружку, с чего отказываться?

В тот момент я изо всех сил старалась мысленно уговорить омлет пожариться побыстрее, потому что разговор очень смущал. Никогда не рассматривала отношения именно с такой позиции. Да, отчим всегда строил из себя Великого Благодетеля, который позволял нам пользоваться толикой его «несметных» богатств, но разве не все мужчины были таковы? Что ж, Новийский мне таким не казался. Да, развод он решил устроить грязный, но до того разве не позволял Юлии резвиться в своей набитой золотом пещере? Сомневаюсь, что он жалел денег на свою нечестивую женушку. И одно то, что он подвез меня — постороннего человека — домой, пожертвовав личным временем, уже говорило в его пользу.

Но это было для меня слишком. Воспитанная в осознании, что любые отношения с мужчинами заслуживают всяческого порицания, я стыдилась даже своей детской влюбленности в Ивана. И отчасти по этой причине совсем за него не боролась, прикрываясь удобной, белоснежной дружбой и его интересом к женщинам совершенно другого типа. А что до поцелуя… я предпочитала запихивать мысли о нем как можно дальше, тем более что значил он нечто особенное только для вашей покорной. По крайней мере, эта версия казалась самой правдоподобной.

Иногда получается, что вне зависимости от наших стараний хороший план берет и катится в тартарары. Этому нет резонных причин, без толку искать виноватых, но все старания оказываются бесполезны. Наверное, никто и никогда не определит, откуда Шульцев узнал о договоренности между нами и Новийским, но однажды утром, когда Гордеев уже собирался уходить по своим важным юридическим делам, в приемной раздался звонок, и я даже сквозь наушники, в которых вместо привычного и любимого рока нынче звучала ненавязчивая классика, услышала, насколько странным тоном отвечает Катерина.

Занимавшая должность секретаря Гордеева уже много лет, она всегда вела себя несколько свысока, как хозяйка положения, а тут скупо и прямолинейно солгала, что начальника нет на месте, и появится он только во второй половине дня. Положив трубку, Катерина откашлялась, пригладила волосы, встала с места, одернула юбку, подошла к открытой двери и объявила, что только что звонил Шульцев и что-то сказал про «общих друзей».

Все хорошее настроение начальника слетело с него, как ненужная шелуха. Ничего не сказав, он вылетел из приемной, даже не взяв верхнюю одежду, и направился по коридору с таким видом, что люди бросились прочь, как тараканы на свету. Напоследок уже от лифтов Гордеев позвал меня по имели и велел немедленно связаться с Новийским. Это был последний раз, когда горе-политик ответил на мой звонок по этому номеру. После он просто… исчез.

Несколько следующих дней мы все просидели будто на иголках в ожидании страшного, а потом… потом все-таки грянуло. Воспользовавшись сложной семейной ситуацией Сергея, Шульцев добрался до Юлии и убедил ее дать несколько разгромных интервью, благо, пока в газетах. С тех пор каждый мой день начинался с того, что я заходила в кабинет Гордеева и зачитывала ему вслух все, что таблоиды понаписали о Новийском. За каждую пропущенную заметку я получала дисциплинарное взыскание в виде увеличения продолжительности рабочего дня, отчего мечтала уволиться на целых N часов в день дольше.

А Новийский молчал, никто не знал, где его искать. Ни заявлений для прессы, ни ответов на звонки: ни по личному номеру, ни через секретаря. Конечно, я понимала, что в такой ситуации не до обязательств перед кем бы то ни было, но Гордеев не соглашался. Он требовал, чтобы я достучалась до Сергея, а остальное не имело значения. Делайте свою работу, Ульяна Дмитриевна! Будто моими обязанности было вытаскивать на свет божий всех затаившихся родственников и знакомых руководства «ГорЭншуранс»! В итоге, больше всего я жалела, что мы с Ванькой не подумали приставить приложение для слежки в телефон самого Новийского, а то бы я уже легко поймала его за руку и хорошенько стукнула.