Мне было очень страшно идти к Гордееву с такими новостями, но куда было деваться. И примерно за два часа до конца рабочего дня я с понурым видом выслушала громкие обвинения в полной некомпетентности, угрозы увольнения, а затем «выяснила», что помимо электронного документооборота существует еще бумажный, и в подвале есть архив дел. При слове подвал воображение тут же подрисовало декорации из общежития, а еще парочку крыс. Пришлось приложить усилия, чтобы не только выкинуть их из головы, но еще убедить себя, что в «ГорЭншуранс» не может быть никакой сырости или антисанитарии. К счастью, так и было.

Архив располагался напротив поста наблюдения охраны, и открыли мне без вопросов, но на этом приятные новости закончились. Количество полок, где располагались папки с документами, тянулись на метры. Такое в американских фильмах, разве что, можно увидеть. Охранник, по старой памяти сжалившись надо мной, предложил крутить лампочку в свисающий с потолка патрон, и я охотно согласилась. Право, представила уже, как буду ковыряться в документах, зажав в зубах фонарик — то еще удовольствие.

Я мужественно искала стеллаж, подписанный фамилией начальника, однако, когда увидела количество пылящейся на нем макулатуры, с грустью посмотрела на телефон. На часах было шестнадцать пятьдесят… До начала рабочего дня оставалось чуть меньше пятнадцати часов. За это время следовало изучить все документы.

Единственная лампочка, которой меня обеспечили, висела над свободным пространством у входа, и я, подумав, приволокла под нее стоящий около стены стол, чтобы было удобнее вытаскивать коробки. Я знала, что дело было давним, но в системе расстановки коробок пришлось разбираться. Потратив на ковыряние в документах не меньше часа, я обнаружила приблизительное время, когда случился прецедент. Но у меня на подходе было восемь наиболее подходящих по датам коробок и, видимо, вся ночь. Оставалось надеяться, что ни Гордеев, ни сортировщики бумаг ничего не напутали.

Тяжело вздохнув, я начала вчитываться в дела. Получалось не быстро, и когда примерно на третьей коробке внезапно открылась дверь и на пороге появился Ванька, я не стала отказываться от символического, как мне показалось, предложения помощи. Предпочла даже позабыть об Оксане Александровне и обогревателе, лишь бы выбраться отсюда поскорее. Даже подумала, что если меня избавят от ночи наедине с одними лишь пыльными бумагами, это своего рода искупление грехов выйдет. Живя в общежитии, я не считала себя нежным цветочком, но также и от помощи не отказывалась. Жизнь и не такому научит. В общем:

— Это тебе, — сказала я Ваньке, плюхая перед ним четвертую коробку.

— Не поднимай такую тяжесть, — раздраженно ответил он и сорвал крышку, поднимая в воздух столб пыли. — Я сам, — голос прозвучал приглушенно от сдерживаемого кашля. Но разве пристало настоящему мужчине прочищать при даме дыхательные пути. Да предпочтительнее задохнуться!

— Какими судьбами? — решила задать вопрос, чтобы не показаться совсем уж невежливой. Хоть тут решила проявить гостеприимство.

— Отец так громко бушевал, что я подумал: помощь не помешает, — соврал он с честным видом, а затем закатил глаза. — И извиниться за вторжение к вам домой. Следовало предупредить тебя.

И все-таки это было искупление грехов. Что ж, способ он выбрал достойный, а главное действенный. Пристать с извинениями к человеку, когда он не может убежать, куда более эффективная тактика, чем обыкновенное преследование.

— Это Лоне следовало предупредить, — миролюбиво ответила я.

Бесспорно, он не был виноват, и я это понимала. Причиной моей вспышки была не злость, а банальный стыд. И раздражение, что сестра полагала, будто все сделала правильно.

— Да, и с тех пор вы не разговариваете, а на обед в привычной компании ходите по очереди, — подколол парень.

— Так совпало, — сухо парировала, причем не соврала. Например, этот обед я провела в банке, а за день до того сестра не успела развести документы к обеду и не пришла. Спорю, она меня избегать не собиралась.

— Значит, у нас все нормально? — издевательски уточнил Ванька.

— Более чем, — по возможности беззаботно сказала я, про себя фыркнув.

А он, выходит, чувствовал мое отношение, но не разобрался в причинах. Я была несколько враждебно настроена по отношению к Ваньке уже достаточно давно, другое дело, что занятый своими делами он мог этого не заметить. А уж когда я чуть не выставила его из собственного дома пинками… тут, пожалуй, антипатия станет очевидной, как бельмо на глазу!

— Что ж, — попытался закинул еще одну удочку Ванька. — Я рад, что у нас все прекрасно и не о чем переживать.

— Вне всяческих сомнений, — кивнула.

— Хорошо.

— Хорошо.

Это звучало так абсурдно, что я не улыбнулась только усилием воли. Не хотела, чтобы он заподозрил в моем отношении насмешку.

— Саф, — вдруг позвал меня Ванька. — Знаешь, у меня никогда не было ни братьев, ни сестер, но я всегда хотел, чтобы рядом был человек, который поймет причины моего поведения, протеста. А у вас такая сильная связь. Нечасто встретишь, и…

Тут я не выдержала и зашипела:

— Она уехала, Ваня, какая теперь уже связь? Мать уехала, оставила нас, Лона уехала, оставила меня. У нас в семье принято сваливать и делать вид, что проблем не существует. Я так не умею. У меня проблема: меня бросила сестра, мать меня никогда не поддержит, а живем мы в помойной дыре. Я не стану делать вид, что так и должно быть. У тебя одни проблемы, у меня — другие, у всех они есть, просто разные. Поэтому мы друг другу советами помочь не сможем.

Я действительно не понимала Ивана, а он — меня. При том, что перед ним была четкая, проторенная дорожка к успеху, он мечтал о свободе. Я же, наоборот, была свободна в своем выборе, как птица, если, конечно, учесть, что по праву рождения мне возможностей не досталось вовсе. И, поначалу казалось, что нам бы поменяться местами, и все были бы счастливы. Но, разумеется, в каждой жизни были свои подводные камни. Жить в кандалах из отцовской воли не менее сложно, чем в отсутствие денег.

Примерно сорок минут еще мы копались в документах в полной тишине. При том, что Гордеев сказал мне имена, я на его память полагаться не стала и пыталась вчитываться в дела. Ванька занимался тем же, но у него получалось чуть медленнее из-за отсутствия опыта разбора юридических документов. Мы поторчали часов до десяти, ничего не находили. Когда перед нами стояла уже последняя коробка, мы обреченно переглянулись. Да, понимали, что больше нигде злосчастная папка быть не должна, и все же было ужасно страшно подумать, что произошла путаница с годами и придется перерыть все остальные коробки на полке.

Вытаскивая папки из коробки по одной, мы не без ужаса в глазах переглядывались. Каждый новый комплект документов будто не приближал нас к цели, а отдалял от нее. Я уже готова была хвататься за голову, когда нужные бумаги попались Ваньке. Казалось бы, дело сделано, но стресс оказался силен и мы, вцепившись в папку, начали читать. Разобраться оказалось попросту невозможно, но остановиться — тоже никак.

— Черт возьми, мы ее нашли, — озвучил Ваня общие мысли. — Даже не верится.

Глядя на груду как попало разбросанных бумаг, я тоже не особенно верила. В ней можно было запросто пропустить нужные документы, и вряд ли мы вернулись бы именно к ним, скорее всего, решили бы расширить область поиска на другие года. Мы с Ванькой переглянулись и внезапно заулыбались, видимо, от нервов.

— Это надо отметить, — объявил Ванька, хватая меня за руку. — Пошли.

— А как же… — указала я на разбросанные бумаги.

— Завтра соберем. Мы выполнили задание, и теперь это нужно отметить. Отец так рвал и метал, что я правда подумал: уволит! Не помешает выпить и успокоить нервы.

***

Он притащил меня в какой-то бар поблизости от работы. Я в нем никогда не была, хотя несколько раз присоединялась к компании Ритки и Иришки, которые не упускали случая повеселиться, если на то была достойная причина. Как, например, коньяк по случаю утверждения меня в должности помощника Гордеева. Отмечали от рождения племянников до покупок машин, от сдачи квартального отчета до годовщины работы. И мне нравилось, что в жизни находилось место для праздника. Их веселье казалось… уместным. Этот же опыт посещения заведения вдвоем с человеком, который, несмотря ни на что, нравится, был в новинку.